Жертвами убийц стали два энергичных журналиста–специалисты в своих областях и объективные репортеры. Подозрительные обстоятельства, при которых они погибли, до сих пор не расследованы полностью.
Анатомия безнаказанности: Нераскрытые убийства журналистов в Pоссии
Что общего между внезапной таинственной болезнью, погубившей журналиста-расследователя Юрия Щекочихина, и предположительным самоубийством военного корреспондента Ивана Сафронова четыре года спустя?
Оказывается, общего много. Оба репортера погибли, освещая опасные темы, чреватые значительными последствиями для властей; жизнь обоих журналистов была оборвана при обстоятельствах, оставшихся не до конца объясненными и расследованными. Вещественные доказательства были утеряны, умышленно скрыты или проигнорированы; тем, кто хотел добиться правды, в том числе коллегам и родным погибших журналистов, отказали в доступе к материалам следствия.
Действительно ли Щекочихин, как решили власти, стал жертвой редкого, смертельного синдрома, явившегося побочным эффектом принятого лекарства? Действительно ли Сафронов выпрыгнул из окна с лестничной площадки своего дома, возвращаясь из продуктового магазина и только что обсудив с семьей планы на будущее?
Хотя власти утверждают, что в обоих случаях нет никаких доказательств состава преступления, коллеги и родные Щекочихина и Сафронова считают, что обоих убили за их журналистские расследования.
Щекочихин, 53-летний заместитель редактора независимой московской Новой газеты, активно занимался серьезными расследованиями. С 2001 г. и вплоть до своей смерти в 2003 г. он слой за слоем вскрывал сложную коррупционную схему с участием некой московской фирмы по торговле мебелью, ”Лига Марс”, и двух ее магазинов, ”Гранд” и ”Три кита”. Щекочихин пользовался своим положением депутата Государственной Думы для того, чтобы получать доступ к официальным источникам и секретным документам, имевшим отношение к этому делу. Доступ к внутренней информации, профессионализм и бесстрашие позволили ему взяться за это расследование.
На первый взгляд, дело мало отличалось от многих других в России: фирму обвинили в контрабанде мебели с целью уклонения от уплаты таможенных пошлин. Однако о чрезвычайности дела говорила широта охвата и признаки того, что в нем замешаны высшие правительственные чины. В своих расследованиях Щекочихин обвинил фирму ”Лига Марс” в отмывании денег и контрабанде нефти и оружия. (Государственное расследование продолжается до сих пор.)
Коррумпированная цепочка, как писал Щекочихин в своих статьях в Новой газете, включала высокопоставленных чинов МВД, Федеральной службы безопасности, Генеральной прокуратуры и Государственного таможенного комитета.
В опубликованной 18 февраля 2002 г. статье Щекочихин обвинил высший правоохранительный орган страны – Генеральную прокуратуру – в получении взяток в размере 2 миллионов долларов США в обмен на прекращение расследования. Он приводил цитаты из расшифровки записи подслушанного телефонного разговора, в котором сообщалось, что руководитель мебельной фирмы и неустановленное лицо собираются отомстить следователю МВД, который пытается вывести мошенников на чистую воду. После публикации материала Щекочихину стали звонить и угрожать расправой. Он же бесстрашно продолжал свое расследование.
На протяжении следующих двух лет Щекочихин написал несколько статей, в которых прослеживалась коррумпированная цепочка, тянувшаяся за рубеж, в том числе к немецким, итальянским и американским концернам и Рособоронэкспорту – основному российскому экспортеру оружия. Идя по этому следу, Щекочихин критиковал российскую прокуратуру за то, что она, как ему представлялось, раз от разу намеренно игнорировала доказательства и не сотрудничала с международными партнерами.
В его последней статье на эту тему, опубликованной 2 июня 2003 г., Щекочихин рассказал о заказном убийстве ключевого свидетеля по этому делу в хорошо охраняемом московском военном госпитале и красочных угрозах, полученных председательствующим судьей по почте. К этому времени его возмущение бездействием правительства открыто звучало в его статьях:
” … только не повторяйте мне все эти сказки про независимость судей! .. пока дождешься этого настоящего суда, документы уголовного дела будут уничтожены, свидетели – запуганы или убиты, а сами следователи – или осуждены, или уйдут, отчаявшись пробить эту стену”.
Через месяц после выхода статьи Щекочихин скончался, став жертвой неустановленного вещества, действие которого за несколько дней привело к полному отказу всех жизненноважных органов журналиста.
По словам редакторов Новой газеты, 17 июня 2003 г. Щекочихин заболел чем-то похожим на грипп во время своей недолгой командировки в Рязань. На следующий день к нему в московскую квартиру пришел врач, который диагностировал респираторную инфекцию и велел принимать лекарства, которые можно купить без рецепта. В последующие несколько дней состояние здоровья Щекочихина резко ухудшилось, и 21 июня он был госпитализирован в московскую Центральную клиническую больницу. По словам редакторов, в течение следующих 12 дней с него буквально слезла кожа, у него выпали все волосы и один за другим отказали внутренние органы. По словам врачей, у Щекочихина наблюдались симптомы крайне редкого синдрома Лайелла – острого дерматологического состояния, чаще всего имеющего лекарственное происхождение. 3 июля 2003 г. Щекочихин скончался.
Уверенные что журналист умер не от инфекции, которой мог заразиться естественным путем, Новая газета и родные Щекочихина обратились в правоохранительные органы с заявлением о возбуждении уголовного дела. Сославшись на то, что история болезни Щекочихина и результаты анализов представляют собой “врачебную тайну”, администрация государственной Центральной клинической больницы отказалась предоставить к ним доступ даже его родным. Возникла курьезная ситуация: в больнице говорили, что эти документы предоставят только в том случае, если прокуратура потребует их для приобщения к уголовному делу, а в прокуратуре утверждали, что без результатов анализов невозможно начать уголовное расследование.
Заместитель редактора Новой газеты Сергей Соколов сообщил КЗЖ, что в конце концов следователи Кунцевской межрайонной прокуратуры нашли выход из тупика и получили эти документы из больницы. Однако когда они передали их своему руководству вместе с заявлением о возбуждении уголовного дела, документы оказались утеряны, и в возбуждении уголовного дела было отказано. Кунцевская межрайонная прокуратура не отреагировала на просьбу КЗЖ прокомментировать ситуацию. По словам Соколова, две другие московские прокуратуры также отказались возбудить уголовное дело, хотя история болезни к тому времени была уже утеряна.
По словам родных и коллег Щекочихина, им так и не показали историю болезни. По сообщению Новой газеты, утерянные документы найдены не были.
4 апреля 2008 г., почти через пять лет после смерти Щекочихина новая следственная группа Генеральной прокуратуры в Москве открыла уголовное расследование обстоятельств смерти редактора. (Следственный комитет был образован годом раньше в качестве органа, рассматривающего заявления о возбуждении уголовных дел, и его сотрудники в то время по-видимому заинтересовались возможностью расследования нераскрытых обстоятельств смерти журналиста.)
Соколов сообщил КЗЖ, что в ходе следствия тело Щекочихина было эксгумировано, приглашены специалисты для проведения токсикологической экспертизы останков и опрошен целый ряд свидетелей. По результатам этих мероприятий Следственный комитет прекратил уголовное дело о смерти Щекочихина. В его решении от 6 апреля 2009 г. говорилось: “При исследовании образцов ткани, ковра, трупа Щекочихина Ю.П., таллия, наркотических средств, психотропных, сильнодействующих, ядовитых веществ, тяжелых металлов не выявлено. При таких обстоятельствах в ходе предварительного следствия не установлено фактов, указывающих на насильственный характер смерти Щекочихина Ю.П., в том числе на его отравление”.
По словам Соколова, в распоряжении Следственного комитета находились только свидетельство о смерти и вторичные документы, но не подробная и составленная при жизни Щекочихина история болезни. Неизвестно, хранятся ли в Центральной клинической больнице копии истории болезни Щекочихина и пытался ли комитет получить какие-либо относящиеся к ней документы. Следственный комитет не отозвался на просьбу КЗЖ прокомментировать ситуацию.
13 апреля 2009 г., через несколько дней после получения официального решения о закрытии уголовного дела о смерти Щекочихина, Новая газета выступила с обещанием продолжить битву за правосудие. В редакторской статье говорилось: “Терпения и упорства у нас хватит: мы ничего и никого из тех, кто препятствовал 5 лет расследованию, не забыли и свое расследование не прекратили”.
Непродолжительное расследование не выявило состава преступления при выяснении обстоятельств наступившей 2 марта 2007 г. смерти 51-летнего Ивана Сафронова, полковника запаса российских космических войск и авторитетного военного корреспондента московского делового ежедневного издания Коммерсантъ.
По утверждению следствия и словам коллег, журналист выпал из окна лестничной площадки, расположенной между четвертым и пятым этажами его жилого дома. По словам заместителя редактора газеты Коммерсантъ Ильи Булавинова, в тот день Сафронов ходил в одну из московских клиник, где врач обрадовал его сообщением, что в лечении его язвы наметилась положительная динамика, затем отправился за продуктами, обсудил с семьей и друзьями планы и приехал обратно домой. Две студентки университета, проживающие в соседнем здании, услышали глухой звук удара и увидели Сафронова на земле под раскрытым окном. Купленные журналистом продукты были разбросаны в подъезде его дома на лестничной площадке между четвертым и пятом этажом. Сафронов умер на месте падения.
Таганская межрайонная прокуратура Москвы сразу объявила смерть Сафронова самоубийством. Через несколько дней власти начали проверять версию о “доведении до самоубийства” по Статье 110 российского Уголовного кодекса, из чего следует, что Сафронова могли заставить выпрыгнуть из окна угрозами или силой. Однако в сентябре прокуратура вернулась к первоначальной версии о самоубийстве, утверждая, что Сафронов покончил с жизнью по “субъективным, личным причинам”, которые не объяснялись. Это заключение по-видимому основывалось главным образом на двух обстоятельствах: записи камеры видеонаблюдения, на которой журналист входит в подъезд один; и заявлениях соседей, которые говорили, что не видели и не слышали ничего подозрительного перед смертью Сафронова.
Остается неясным, почему было решено принять версию на основании этих двух доказательств. К примеру, в здании не было камер видеонаблюдения, которые могли бы зафиксировать какое-либо движение внутри помещения.
Ясно было одно: следователи серьезно не рассматривали профессиональную деятельность Сафронова в качестве возможного мотива для расправы. Исследовательская миссия КЗЖ, проведенная бывшим исполнительным директором Энн Купер, установила, что следователи не приходили в офис Коммерсанта и не проверяли записи и электронные файлы Сафронова. Последние телефонные разговоры Сафронова изучали его коллеги, а не следователи, они же опрашивали соседей и говорили с его врачом. Собранную информацию они передали следствию, которое однако не провело никакой проверки. В конце концов следователи формально опросили нескольких коллег журналиста, но, по словам редактора Булавинова, неохотно записывали даже названия государственных ведомств, деятельность которых освещал Сафронов.
Среди тем, которыми занимался Сафронов, были достаточно опасные. В конце февраля 2007 г., незадолго до своей гибели, он вернулся из Абу-Даби (Объединенные Арабские Эмираты), где освещал международную выставку, на которую съезжаются представители оборонной промышленности. По словам коллег Сафронова, из Абу-Даби журналист звонил в редакцию с информацией о предполагаемой продаже оборонных технологий Сирии и Ирану. Чтобы избежать критики со стороны Запада, продажа якобы осуществлялась через Беларусь. По сообщению Коммерсанта, за три дня до смерти Сафронов в частном порядке сообщил коллегам на пресс-конференции, что ему настоятельно посоветовали не публиковать часть материала. Как позже написал Коммерсантъ, Сафронова предупредили, что Федеральная служба безопасности (ФСБ) предъявит ему обвинение в разглашении государственной тайны. Он не уточнил, от кого именно исходило это предупреждение.
В декабре предыдущего года Сафронов поставил Министерство обороны в неловкое положение своим эксклюзивным материалом о третьем подряд неудачном пуске ракеты ”Булава”, которой должны были оснащаться новые подлодки. Военный обозреватель Новой газеты Павел Фельгенгауер сообщил КЗЖ, что без надежной ракеты подлодка потеряет свою военную ценность. По сообщениям прессы, Министерство обороны в панике распорядилось провести внутреннее расследование этой утечки информации. По словам Фельгенгауера, материал о ”Булаве” мог стать причиной убийства Сафронова.
Коллеги, родные и друзья Сафронова полагают, что у него не было никаких “субъективных, личных причин” для самоубийства: он не был болен ничем серьезным, собирался стать дедушкой, готовился к поступлению сына в университет, не имел крупных долгов, пользовался уважением коллег и любовью домочадцев, и на вид пребывал в хорошем расположении духа. Предсмертной записки он не оставил.
Коллеги Сафронова сообщили КЗЖ, что его, как военного корреспондента, вызывали в ФСБ по нескольку раз в год, подозревая в “разглашении государственной тайны”. В ходе следствия ни сотрудников Министерства обороны, ни сотрудников ФСБ, с которыми у Сафронова были напряженные отношения, не допрашивали.
11 сентября 2007 г. Коммерсантъ получил официальное уведомление из прокуратуры Центрального административного округа г. Москвы, что уголовное расследование обстоятельств смерти Сафронова прекращено ввиду невозможности найти виновных. Коммерсантъ опубликовал следующую цитату из постановления прокуратуры: “В своей профессиональной деятельности И. И. Сафронов освещал достаточно острые, но все же распространенные и муссируемые другими информационными источниками темы. Своими публикациями он вряд ли причинял существенный вред чьим-либо интересам, в том числе и государственным”. По сообщению Коммерсанта, членов семьи Сафронова, в том числе его вдову Елену, о прекращении дела никто не уведомил.
Днем позже Булавинов с горечью написал в Коммерсанте: “Насколько я знаю, следователь так и не допросил ни одного чиновника или промышленника, с которыми общался Иван Сафронов. Очевидно, что прокуратуру просто не интересовало, над чем он работал в последнее время, какие темы разрабатывал и кому какие вопросы задавал. Мы так и не узнали, что же случилось с Иванычем”.