Ахмед Зидан / Заместитель директора КЗЖ по цифровым и социальным сетям
Россия ведет информационную войну наряду с физической войной в Украине, а технологические компании реагируют по-разному: от уменьшения видимости пропагандистских постов в социальных сетях до блокировки российских государственных СМИ и выхода за рамки международных санкций путем полного ухода из страны. Тем временем украинские журналисты, граждане и официальные лица используют социальные сети, чтобы детально рассказать о вторжении.
С начала войны Центр цифровой журналистики Tow при Колумбийской школе журналистики в Нью-Йорке отслеживает, как платформы, издатели и правительства принимают решения, влияющие на «информационную экосистему» в России и Украине.
КЗЖ поговорил с директором Центра Эмили Белл о беспрецедентной роли технологических организаций и социальных сетей в передаче информации о конфликте, о том, что им нужно делать для поддержки свободы прессы и о том, как технологии используются «на службе особо ужасающего типа диктатуры».
Интервью было отредактировано для большей краткости и ясности.
Чем эта война отличается от предыдущих войн и конфликтов с точки зрения социальных сетей?
Эмили Белл: Конечно, гражданские войны и внутренние конфликты и раньше разыгрывались в социальных сетях, но такого внимания к ним со стороны западных СМИ еще не было. Подумайте, как документировалась война в Сирии? В основном это происходило через социальные сети. Мы наблюдали огромное количество инновационных технологий и материалов, появившихся в Сирии.
Но если вы вспомните Арабскую весну, инструменты социальных сетей в значительной степени были инструментами повстанцев. А сейчас это не так. Они с такой же вероятностью будут использоваться как людьми, обладающими властью и авторитетом, так и людьми, которые сопротивляются власти или тем или иным образом бунтуют.
Такие платформы, как Meta, Twitter, Google, TikTok, Spotify и другие, активно удаляли или снижали доступ к российским государственным СМИ. Что вы думаете об этом?
Действительно, нельзя иметь неконтролируемый материал разных видов, если жизни людей подергаются опасности. Это действительно опасно, когда… позволено распространять и размножать пропагандистские нарративы и дезинформацию. Я не разделяю точку зрения, что лучше, если все будет циркулировать свободно. Думаю, мы знаем, что происходит, когда все циркулирует свободно, и нет никаких доказательств, что такой свободный поток приводит к лучшему результату. На самом деле, совсем наоборот.
Видите ли вы какие-либо пробелы в действиях этих платформ относительно войны?
Я считаю, что они очень медленно реагировали на [российскую государственную телекомпанию] RT («Россия сегодня»), поэтому RT исчезла постепенно [после того, как Meta и Twitter ограничили доступ к ней в начале марта]. Также думаю, что имеет смысл обсудить то, сколько чрезмерно графического контента циркулирует в Твиттере на данный момент.
Один большой пробел заключается в том, что платформы не приняли меры достаточно быстро, чтобы остановить злоупотребление властью на своих платформах. И дело не в их реакции на события в Украине. Речь обо всем, что они узнали за последние 10 лет, но не хотели внедрять новую политику или менять дизайн своих платформ таким образом, чтобы это предотвратить.
YouTube заявил, что удалил тысячи связанных с Украиной видеороликов, которые нарушали его политику о разжигании ненависти, дезинформации и графического контента, а Facebook и Twitter удалили учетные записи (аккаунты) из-за распространения через них дезинформации. Как эти случаи удаления контента влияют на процесс сбора новостей, проверки фактов и исследования дезинформации?
Проблема с удалением контента была всегда, а сейчас мы видим просто очень преувеличенную форму этой проблемы. И это возвращает меня к моей мысли о том, что платформам действительно необходимо серьезно отнестись к тому, какую роль и функции они выполняют в обществе, помимо того, что они являются коммерческими организациями с обязательствами перед своими акционерами.
Удаленный материал, где он? Что он содержит? Где он находится в архиве? Кто может получить к нему доступ? Почему его удалили? Все это на самом деле невероятно важно с материальной точки зрения, и тем не менее решения принимаются очень рандомно со стороны платформ, независимо от того, создают они такой архив или нет.
Мы видим платформы, которые весьма неохотно и намеренно туманно давали нам понять, как просматриваются их истории, что через них распространяется, где отсутствие реально хороших инструментов для измерения воздействия постов в социальных сетях просто позорно.
Считаете ли вы, что платформы предприняли действия по ограничению российских учетных записей отчасти из-за критики за то, что они не сделали достаточно, чтобы помешать России использовать социальные сети, чтобы попытаться повлиять на президентские выборы в США в 2016 году?
Я могу только догадываться о том, что происходит в головах людей, которые управляют этими платформами. Но я уверена, что в некоторых отношениях это абсолютно худший кошмар. Итак, все, что они пытались исправить после 2016 года, и все проблемы, которые у них были с точки зрения обеспечения сильных речей на своих платформах, и все неудачи, которые у них были с точки зрения сдерживания дезинформации, сошли на нет. Теперь им приходится принимать действительно резкие меры, потому что они не предназначены для этой среды.
Думаю, непредсказуемость действий [президента России Владимира] Путина высветила для многих компаний проблемы, с которыми можно столкнуться, если имеешь дело в политической среде с диктатурой. Но я считаю, что самым интересным будет то, что произойдет дальше, а именно попытаются ли они в какой-то момент вернуться к прежним практикам ведения бизнеса. Я так не думаю. Думаю, что теперь мы увидим гораздо более ограничительную практику [со стороны] платформ… что они станут еще более интервенционистскими.
Я также беспокоюсь, что мы увидим целый ряд законов, некоторые из которых будут приняты с добрыми намерениями, чтобы попытаться сделать жизнь более безопасной и справедливой для людей в демократических странах, а некоторые из них будут приняты недобросовестными правительствами, которые хотят большей власти для себя и меньшей власти для прессы.
Перешли ли технологические компании Рубикон, как говорится, перейдя от практики относительного невмешательства в военное время к радикальным действиям?
Возможно, они перешли Рубикон современной войны, когда разрешили любому правительству в любой точке мира создавать страницы, каналы и учетные записи на своих платформах без соблюдения соответствующих правил.
На днях я проводила урок для своих студентов и спросила, многие ли из них знают, кто такой [главный нацистский пропагандист] Йозеф Геббельс, и только четверо из них слышали [о нем]. И я сказала: вам очень нужно знать о нем, потому что то, что мы видим сейчас, ничем не отличается [от геббельсовской пропаганды] с точки зрения использования технологий на службе особенно ужасного типа диктатуры. Мы являемся свидетелями этого сейчас. Каналы разные, поведение другое, но тактика практически та же: извращение правды, дискредитация прессы, рассказывание еще большей лжи и повторение этой лжи до тех пор, пока население действительно не «проглотит» его и будет не в состоянии думать самостоятельно. Каждый журналист в Украине, каждый журналист в России это прекрасно понимает. Настало время, когда американские компании должны осознать тот факт, что они действительно сильно вложились в это.
Какие еще выводы можно сделать на данный момент?
Думаю, что в настоящее время мы проживаем еще один этап создания лучшей среды для журналистики и журналистов, и он продемонстрировал, насколько нам нужны платформы, которые помогут нам в этом. И я считаю, что они должны очнуться и подумать о том, как они хотят поддержать свободную прессу. При этом поддержка свободной прессы не означает наличия неадекватной политики модерации контента. Это означает, что вы действительно должны думать о своих системах, дизайне и приоритетах, а также о том, как вы распространяете какую информацию и кому.