Елена Родина / исследователь КЗЖ по Европе и Центральной Азии
Из более чем 100 российских журналистов, арестованных или оштрафованных за освещение митингов в поддержку находящегося в заключении лидера оппозиции Алексея Навального, главный редактор «Медиазоны» Сергей Смирнов стал символом того, до какого абсурда могут дойти российские власти, чтобы подавить освещение этих событий.
20 января Смирнов ретвитнул чужой твит, в котором говорилось о сходстве редактора с панк-музыкантом группы «Тараканы» из объявления о митинге 23 января в поддержку Навального. Этот твит был внутренней шуткой – отсылкой на старую историю, когда про-государственный Telegram-канал ошибочно идентифицировал фотографию российского рэпера как Смирнова, рассказал КЗЖ его коллега Егор Сковорода.
Десять дней спустя, 30 января, российская полиция арестовала Смирнова; 3 февраля он был приговорен к 25 суткам лишения свободы по обвинению в «неоднократном нарушении правил проведения массовых мероприятий» из-за ретвита. На первое судебное заседание Смирнов пришел в футболке с названием панк-группы из того самого твита – «Тараканы». 8 февраля приговор сократили сократили до 15 суток.
Дерзкое чувство юмора Смирнова разделяют и его коллеги по «Медиазоне». Издание – журналистский феномен в России. Основанное участницами феминистской панк-группы «Pussy Riot» в 2014 году как издание, освещающее тюремную систему, оно превратилось в один из самых влиятельных независимых новостных сайтов в стране, освещающий проблемы в сфере уголовного правосудия. Весной прошлого года «Медиазона» достигла шести миллионов просмотров в месяц, по словам технического директора сайта Ксении Живаго, которая говорила с КЗЖ через приложение для обмена сообщениями.
КЗЖ поговорил с редакторами «Медиазоны» Сковородой и Дмитрием Ткачевым по телефону и через приложение для обмена сообщениями об аресте Смирнова, причинах растущей популярности издания и о том, как у редакции получается сохранять чувство юмора, подвергаясь давлению со стороны властей и освещая тяжелые темы. Их ответы были отредактированы для большей ясности и краткости.
Вы оба находились со Смирновым, когда его арестовали. Что произошло?
Дмитрий Ткачев: За несколько дней до ареста Смирнова, в квартире его матери был произведен обыск, хотя сам он давно там не живет. Был изъят жесткий диск и несколько книг по истории диссидентского движения и КГБ – это не какая-то запрещенная литература, а книги, которые легально были куплены в магазинах. Такое ощущение, что сценарист с плохим воображением сочинил драму из жизни советских диссидентов 70-х годов.
В то же время в Москве продолжались массовые обыски многих соратников Навального и активистов, преследовали людей, которые либо призывали к митингам, либо подозревались в этом сотрудниками службы безопасности. Они были под следствием по уголовным обвинениям, как к примеру «призыв к нарушению карантина по коронавирусу». На этом фоне обыск [квартиры матери Смирнова] выглядел очень тревожно.
День ареста Смирнова был выходным, и он собирался днем пойти на прогулку со своим маленьким сыном Андреем в парк недалеко от дома. Мы со Сковородой решили составить им компанию.
Мы только дошли до угла дома, когда к нам подбежали четыре полицейских в черной форме и бронежилетах и один в штатском и сказали: «Сергей Сергеевич, вы задержаны в связи с несанкционированным митингом.” Мы пытались объяснить, что он не может оставить ребенка, но они все равно решили, что ребенка можно оставить с нами. Смирнова обыскали, посадили в полицейский автобус и увезли.
Егор Сковорода: В отделении полиции все время говорили об участии Смирнова в акции [23 января], что было полным абсурдом – он не участвовал никак, ни как протестующий, ни как журналист. Он весь день сидел дома, работал за компьютером. А потом вечером выяснилось, что они прицепились к этой безумной истории с ретвитом шутки.
Суд [3 февраля] был тягомотным и абсурдным. Смирнову влепили 25 суток ареста [срок позднее был сокращен до 15 суток] и доставили в Сахарово [Центр временного содержания иностранных граждан в деревне Сахарово под Москвой]. Это центр депортации для нелегальных мигрантов, который они использовали, потому что все спецприемники в Москве были переполнены людьми, задержанными на митингах протеста. В центре ужасные условия.
[Примечание редакции: в ответ на вопросы об условиях в Центре временного содержания иностранных граждан, отправленные по электронной почте в Министерство внутренних дел по Москве, представитель Министерства прислал КЗЖ ссылку на отчет, размещенный на его сайте, в котором говорится том, что в Центре нет проблем с переполненностью камер. Министерство внутренних дел Российской Федерации и Московский городской суд не ответили на электронные письма КЗЖ с просьбой прокомментировать дело Смирнова.]
Чем объясняется арест Смирнова?
Ткачев: Я думаю, что в сознании силовиков произошла такая подмена. Они пришли к выводу, что если «Медиазона» постоянно пишет о митингах, о задержанных на митингах, о нарушении их прав, о насилии со стороны полиции, значит, она как-то симпатизирует людям, которые идут на митинги, а раз она им симпатизирует, значит она заодно с ними, и это все часть одной организации. И я считаю, что из-за полного непонимания [чиновниками] того, что такое медиа, мы попали в какой-то «список врагов».
Вернемся к моменту основания «Медиазоны» в 2014 году. Как начинался проект?
Ткачев: После того, как Путин был переизбран на третий срок в 2012 году, стало ясно, что он [будет у власти] навсегда, и крупные медиа-конгломераты начали подвергать себя цензуре. Журналисты начали искать возможности делать то, что считают нужным, в маленьких, нишевых СМИ. Одним из них была «Медиазона», основанная участницами «Pussy Riot» после их освобождения [из тюрьмы в 2013 году, где они отсидели 22 месяца по обвинению в «хулиганстве» за перформанс с критикой Путина].
Маша [Мария Алехина] и Надя [Надежда Толоконникова] хотели создать СМИ о ситуации в тюрьмах. Это был их личный опыт и боль, они прошли через тюрьму и хотели рассказать общественности о том, что происходит внутри пенитенциарной системы, и попытаться изменить эту систему. Сначала в редакции было всего четыре журналиста, и все по очереди писали новости, включая главного редактора Сергея Смирнова.
Как проект из нишевого издания превратился в один из главных независимых российских новостных сайтов?
Ткачев: Рост аудитории «Медиазоны» – это не столько наша заслуга, сколько Владимира Владимировича Путина. Чем сильнее становится его личная власть, тем больше она раздражает определенную часть общества. Чем дольше он правит и чем чаще по государственному телевидению говорят, что Россия процветает под его мудрым руководством, а Запад скоро провалится в ад, тем больше нарастает разочарование и тем более привлекательной становится любая альтернатива [источник новостей]. Мы предлагаем довольно радикальную альтернативу.
Что еще важно, мы пишем не только о политзаключенных. Мы говорим, что любой человек в России, если он не принадлежит к привилегированному классу, абсолютно бессилен и беззащитен перед лицом полицейской и судебной системы в России. Мы пишем об этом, а также о том, что, когда люди действительно нуждаются в защите со стороны полиции – например, жертвы жестокого обращения или преступлений на расовой почве – полиция бездействует.
В России это ни для кого не секрет – все это знают с детства. Но об этом не принято говорить, потому что такое положение вещей считается естественным и неизменным. Когда кто-то в России начинает возмущаться или протестовать против такого положения дел, этот человек считается либо наивным дураком, не понимающим, как все устроено, либо эгоистом, требующим для себя привилегий. «Медиазона» с самого начала назвала такое положение дел ненормальным.
Какие, на ваш взгляд, статьи «Медиазоны» были наиболее значимыми, и над какими было труднее всего работать?
Сковорода: Было два текста, над которыми труднее всего было работать психологически. Во-первых, совместно с Комитетом против пыток [российская правозащитная группа] мы работали над публикацией о простых людях, пострадавших от пыток со стороны полиции. Всегда трудно разговаривать с людьми, испытавшими такое ужасное насилие. Через год мы опубликовали аналогичную статью. Тогда мы разговаривали с родственниками жертв пыток – почему-то было еще труднее слушать боль, которую испытывали эти родственники, и то, как они потом пытались добиться справедливости, чаще всего тщетно.
Ткачев: Для меня одна такая история требует небольшого предварительного пояснения. Российские законы позволяют судить человека посмертно. На Северном Кавказе суд признал молодого человека посмертно виновным в нападении на пожилую пару; он якобы ворвался в их дом с топором, затем споткнулся, упал на этот топор и умер. Расследование этого дела показало, что с большой долей вероятности этот мужчина был убит полицейским, который затем вместе со своим партнером устроил ограбление, доставил труп в дом родителей [полицейского] и убедил их дать ложные показания, заявив, что потерпевший якобы напал на них.
Родители несправедливо осужденного погибшего юноши пытались установить какую-то истину и настаивали на проведении судебно-медицинской экспертизы головы мужчины – на голове у него были следы, скорее всего от пуль. Но потом морг, где проходила судебно-медицинская экспертиза, просто потерял голову. И в течение нескольких лет отец пытался добиться возвращения ему головы своего сына.
Очень часто наш главный герой – обычный человек, лишенный образования, денег, не имеющий знакомых среди истеблишмента. Оказавшись лицом к лицу с силовиками, этот человек не может четко рассказать свою историю, защитить себя, не имеет доступа к адвокатам и обречен. В каком-то смысле этика «Медиазоны», как бы наивно это ни звучало, – дать голос таким людям.
Как ваша команда решает проблемы психологического здоровья журналистов, работающих над подобными сюжетами?
Ткачев: У нас есть психолог, который иногда консультирует людей в редакции индивидуально, а при необходимости выступает модератором на общем собрании редакции. Однажды мы со всей редакцией пошли на ретрит и неделю бродили по лесу, стараясь свести к минимуму использование гаджетов. В общем, выгорание, конечно, ужасное.
Хотя, если кто-то увидит рабочий чат «Медиазоны», ему может показаться, что мы – смешливые подростки, которые бесконечно дразнят друг друга, обмениваются глупыми мемами и превращают любой серьезный разговор в конкурс неуместных шуток. Это помогает, хотя, наверное, со стороны выглядит ужасно – наверное, мало чем отличается от юмора онкологов.
«Медиазона» подвергалась цензуре?
Ткачев: Когда мы говорим о цензуре в России, более половины случаев – это самоцензура. Нет эмиссара Кремля, который сидит в редакции газеты и проверяет все статьи. Но владельцы крупных медиа-конгломератов не хотят проблем с властью – они понимают, что их бизнес могут забрать в любой момент, поэтому они подстраховываются, контролируют журналистов и устанавливают негласные правила, которые нельзя нарушать. У нас таких владельцев нет, и это огромный плюс.
Россия при Путине – это больше царство конформизма, чем террора. Но, конечно, есть исключения. Есть темы, затрагивать которые действительно опасно.
Какие, например?
Ткачев: Приятно представлять путинскую Россию как классический тоталитаризм, как вырождение сталинского СССР, в котором каждый бюрократ подчиняется единой центральной воле, исходящей из Кремля или Лубянки [московского штаба службы безопасности России], но это не так. Мы имеем дело с режимом другого типа, в котором каждый чиновник, в гражданском или в форме, служит неким частным интересам – коррупции, семье, клану, а иногда и просто преступной группировке.
И поэтому очень часто действия этих людей совершенно невозможно предсказать на основе более общей политической ситуации. Они выполняют волю Путина, когда это лично им выгодно. Дороги строятся только в том случае, если при этом что-то можно украсть, войны ведутся только в том случае, если они приводят к обогащению каких-то странных теневых военных компаний.
Все думают, что в России очень опасно критиковать Путина и спецслужбы, но гораздо опаснее перейти дорогу какому-нибудь мелкому клерку, чиновнику или гангстеру (а иногда трудно отличить одного от другого), которые живут своими мелкими шкурными интересами. А если это происходит, тогда действительно проламывают головы, сжигают машины, убивают. Вы не знаете, какой из главных героев вашей статьи слетит с рельсов и перейдет к насильственным действиям, в отличие от централизованных политических репрессий, которые подчиняются некой общей логике режима и, следовательно, могут быть предсказаны.
Это не отменяет, а лишь дополняет общеизвестный факт, что в России все темы, которые могут быть восприняты как личное оскорбление Владимира Владимировича Путина, являются табу. Его семья, его собственность, его прошлое, его друзья – этих тем лучше избегать. Страной управляет мстительный, обидчивый человек, он не любит, когда над ним смеются, и не любит, когда касаются его личной жизни. Все это видно на примере Алексея Навального и его последнего фильма [широко просматриваемого видеорасследования, в котором утверждается, что Путин построил замок на незаконные средства, что Кремль отрицает].
Сковорода: До недавнего времени было общее понимание, что если вы пишете о президенте и его ближайшем окружении, вы ищете их виллы, где они прячут свои деньги, это почти 100% означало, что будут проблемы для издания. А теперь кажется что к этим запрещенным темам добавляют все, что связано с протестами, репрессиями и Навальным. Есть ощущение, что они учатся у Беларуси, где после протестов начали преследовать журналистов, считая, что именно они спровоцировали протесты и связаны с ними.
Оказывали ли государственные органы давление на «Медиазону» до ареста Смирнова, и ожидаете ли вы давление в будущем?
Ткачев: До недавнего времени все ограничивалось мелкими проблемами с Роскомнадзором [государственный регулятор СМИ, который в конце 2020 года потребовал от «Медиазоны» удалить статью о COVID-19 в тюрьмах, поскольку она содержала «неправдивую» информацию].
Эти законы постоянно меняются. Теперь Роскомнадзор может оштрафовать вас, например, за ненормативную лексику, а когда вы публикуете интервью с заключенными, без этого сложно обойтись; или за упоминание запрещенных экстремистских организаций без специального указания, что они запрещены за экстремизм. Мы всегда относились к этому ведомству с юмором – как к назойливому, но не опасному насекомому, хотя после нескольких предупреждений Роскомнадзора сайт может быть заблокирован.
Но потом нашего издателя Петра Верзилова отравили неизвестным веществом [в сентябре 2018года, по его утверждению и подозрениям немецких врачей]. Он провел две недели между жизнью и смертью. Мы до сих пор не знаем, связан ли этот инцидент с деятельностью «Медиазоны». А потом посадили в тюрьму нашего главного редактора Сергея Смирнова… Посмотрим, что будет дальше.
[Примечание редакции: КЗЖ отправил электронное письмо в пресс-службу Путина с просьбой прокомментировать обвинения в коррупции, ограничениях в отношении прессы и предполагаемом отравлении Верзилова, но не получил ответа. КЗЖ также отправил электронное письмо в пресс-службу Роскомнадзора, но ответа не получил].